– Андрей, у вас необычная карьера, которую начали в Северной Америке, и спустя лишь девять лет вернулись в Россию. Как такое могло произойти?
– После выпуска из СДЮСШОР Челябинска, сезон отыграл в чемпионате области. Тогда не было фарм-клуба, существовало ШВСМ, где было три вратаря приличного уровня, такие как Прохоркин, Тортунов. Тяжело было пробиться, к тому же ситуация в стране была очень сложной, все шло к развалу СССР. Решил поступить в институт, с большим хоккеем подумывал закончить. Играл, правда, в чемпионате области за ЧПИ. Кстати, против Магнитки тоже играл. Затем вернулся в профессиональный спорт, и год провел в Новополоцке - клубе первой лиги. Потом уже уехал в Северную Америку, в юниорскую лигу. На тот момент мне казалось, что я играю не так много. Раньше же в СССР больше тренировались, чем играли. В первой лиге засиживаться не хотелось, поэтому все, кому не лень уезжали в Америку. Естественно, и я таким же путем. Считаю, что был полезный опыт: другая школа, новая обстановка, большой опыт. Играл по восемьдесят матчей за сезон. Вырабатывалась другая психология. Свыкся, и уже по-иному стал смотреть на хоккей, в том числе и на свою игру. В то же время выступал за сборную Белоруссии, приобрел международный опыт. Повезло, что сразу в 22 года попал на столь крупные турниры. Благодарен судьбе, что она преподнесла мне такой шанс. Пять лет в Америке даром не прошли. Когда туда приезжают русские, они должны быть на голову сильнее местных вратарей. Немного другая ситуация, когда оттуда приезжают сюда, и опять же нужно быть на голову сильнее… Это добавляет рабочих моментов, не возникает желания расслабляться. К сожалению, до НХЛ не смог дойти. Надоело отношение, когда за один сезон менял по четыре команды. Решил продолжить более спокойную карьеру, был шанс вернуться в Россию, в частности, московское «Динамо». Но тогда думал, что не готов, могу не потянуть. Параллельно поступило предложение из Германии…
– И вы его приняли…
– Совершенно верно. Четыре года в Германии мне добавили еще больше уверенности. Один раз мой «Нюрнберг» вышел в финал, и уступил. Причем, команда звезд с неба не хватала, выше шестого места прежде не поднимались. А тут регулярный чемпионат закончили на первом месте и в решающей финальной игре проиграли с разницей в одну шайбу. Опять же был приобретен опыт, для Германии сделал себе имя. Сразу, естественно, посыпались предложения из Швеции, Финляндии. Однако решил остаться в Германии, где играл ещё три года.
– В немецкой лиге у вас почти в каждом сезоне было немало штрафных минут. С чем это было связано?
– Там хоккей отличается от российского. «Берлин Кэпиталз», в который я позднее перешел, исповедовал североамериканский стиль, но в нем было больше европейцев, и всего один боец. В «Нюрнберге» могло подраться человек пять, поэтому там меня не трогали. А тут приходилось за себя постоять. Порой был чересчур агрессивен, и с арбитрами были перепалки, ибо судейство в Германии вызывало нарекания. Знал, что этого делать было нельзя, но иногда просто не выдерживал. На самом деле, доставалось очень прилично. Только выйдешь из ворот, соперник сразу играет в тело. К тому же если он проигрывает, то начинает искать какие-то нестандартные решения. Одно из них – «дергать» вратаря.
– В драках с полевыми игроками участвовали?
– Два-три раза приходилось. Один раз, когда в плей-офф играли с «Франкфуртом». Правда, от меня инициатива не исходила. Соперник ткнул клюшкой нашего защитника в живот, и мне пришлось заступиться. Драться-то не собирался, но когда меня уже двинули, то скинул ловушку и блин. Понимал, что рискую, ведь попал под бойца, но характер все-таки проявил.
– Первым российским клубом в вашей карьере был казанский «Ак Барс». В 2002 году вы с ним приезжали на мемориал Ромазана, но в чемпионате, судя по статистике, отыграли только 10 секунд…
– Главным тренером «Ак Барса» был Юрий Моисеев, его помощником Владимир Плющев. Причем, Плющев возглавлял сборную России. Это был небольшой нонсенс. В тот год планировал вернуться в Россию, ибо в «Берлине» сложилась тяжелая финансовая ситуация, но я долгое время был верен команде, потому что ко мне было нормальное отношение со стороны руководства. В конце концов, немецкий клуб разорился. А мне очень хотелось поиграть в российской суперлиге. Тем более, ситуация в нашем хоккее все больше приобретала европейские черты в плане перелетов, бытовых условий. В Казань давно звали, руководство пообещало, что я буду основным вратарем, что мне предоставят шанс. Я, естественно, поверил, но когда приехал, понял, что ситуация немного другая. Моисеев вызвал, сказал, что в команде есть два хороших вратаря, если кто-то из них получит травму, то мне предоставят шанс. Для меня это было первым ударом. Поначалу упорно тренировался, но видел, что меня и близко к основе не подпускают. Просили написать отказ не выступать за сборную Белоруссии. Но я не согласился. Игр десять переодевался, но… Это был один из моих худших сезонов, о чем я то же не жалею, ведь это также опыт, пусть и отрицательный.
– Вы представитель советской школы хоккея. Сейчас на российскую арену вышли молодые вратари: Варламов, Проскуряков, Бобровский. Вы подметили некие особенности у нового поколения, нехарактерные для ваших молодых лет?
– У этих ребят немного другая психология. Пошла смесь североамериканского и российского стилей. Теперь к нам приезжают много иностранцев, которые добавляют в российский хоккей много нового. Совсем другой стиль, мне тоже пришлось меняться. Мой стиль отличается от прежнего, которому обучали в советской школе. Сейчас вратарям приходится много играть на выходах, помогать защитникам. Вообще, сам хоккей изменился. Вратари стали намного сильнее, чем мы, когда были молодыми. И как такового понятия «российская школа» или «североамериканская школа» теперь нет.
– Есть мнение, что вратарями становятся те, кто не очень хорошо катается на коньках. Почему вы стали вратарем?
– Раньше, правда, так и бывало: плохо катаешься – иди в ворота. Однако катание очень важный элемент во вратарской игре, особенно при выборе позиции. С детства мечтал стать вратарем, вероятно, желание передалось от отца, который тоже играл в воротах. Когда впервые живьем увидел хоккейную команду, вратарь на меня произвел неизгладимое впечатление. Из меня хотели полевого сделать, но в ворота сам рвался. И в футболе играл постоянно в воротах. Правда, сейчас меня туда не затащишь, хватает работы в хоккее. Поэтому в футболе играю в нападении, хочется иногда забивать.
– Насколько важно вратарю сыграть на «ноль» в матче, который команда выигрывает с разницей в четыре-пять шайб?
– Для меня не столь важно. При счете 5:0 намного сложнее играть, чем при 1:0, 2:0, потому что вся команда расслабляется, и не так строго играет в обороне. В этом случае нужно прилагать сверхусилия. Тогда не думаешь, сыграешь на «ноль» или нет. Лучше выиграть 2:1, чем 0:0 и потерять очки. Намного важнее командный результат.
– Где вам легче играть: дома или на выезде?
– Мне без разницы. Хотя поддержка трибун чувствуется. В первых играх за новую команду проскакивает нервозность, но 33 года не тот возраст, чтобы об этом думать. На выезде неодобрительный гул трибун, наоборот, только подстегивает. А так, на реплики не обращаю внимания.
– Что вас связывает с Белоруссией, кроме игры за сборную?
– Когда уехал в Новополоцк, произошел распад СССР. Оказался уже в белорусской армии. Принял присягу на белорусском языке. В тот момент, когда служил, сыграл за молодежную сборную Белоруссии 1973 года рождения. Не хватало игроков, и привлекли нас, четверых ребят из Челябинска на год младше. В российскую сборную никто не звал, и даже мыслей не было, что это когда-либо случится. Естественно, воспользовался шансом. И уже через два года, когда продолжал карьеру в Америке, обо мне вспомнили. Конкуренция в сборной была высокой: Фатиков, Гавриленок, Шумидуб. Думал, потренируюсь. Но получилось так, что доверили решающую игру в Риге против латышей. Мы её выиграли и прошли квалификацию на Олимпиаду. С этого началось мое выступление за сборную. Но опять же повторюсь, что в Белоруссию приезжаю только на время сборов, после чего опять возвращаюсь в Челябинск. Для меня между Минском и Челябинском нет никаких границ. Я такой же белорус, как и россиян, а в целом просто славянин.
– Выступая за Магнитку, вы почти как дома. В Челябинске есть кому за вас переживать?
– Все друзья там, родители, друзья родителей. Предыдущий мэр города Тарасов одним из первых звонил матери, поздравлял с победой над шведами на Олимпиаде 2002 года. Мы с ним общались, бывал на его Дне рождении.
– Обычно хоккеисты вашего возраста предпочитают заключать контракты на один сезон. Ваше соглашение с «Металлургом» рассчитано на два года. Любите постоянство?
– Я не собираюсь заканчивать, сил хватает. Считаю, опыт все-таки за плечами есть. В 2000 году «Берлин Кэпиталз» мне предлагал контракт на пять лет. Тогда думал, что столько не живут (смеется). Естественно, хочется играть на высоком уровне в хорошей команде и бороться за чемпионство. Для меня играть в Магнитке почетно, не каждый день поступают такие предложения, особенно от команды, где все ребята очень сплоченные, готовые лечь друг за друга костьми.
– Дизайн шлема, в котором вы играете, сколько времени вам его изготавливали?
– Этот шлем делали в Германии. В нем играю уже четыре года. Привык к нему, менять неохота, хотя уже надо что-то новое придумать. Думаю, где раскрасить, потому что на тяп-ляп не пройдет.
– У ваших дочерей очень редкие имена: Лада и Ника. Кто их так назвал?
– Лада и Ника – старые русские имена. Зачем брать иностранные? Для меня славянское, российское - очень близко по духу, и в наше время необычно. Мы с женой Аленой именно так решили назвать дочерей. Лада, как узнали позже, - это богиня Любви, а Ника – богиня Победы. Долго думали, причем, не обращаясь к справочникам. Потом, выяснилось, что удачно назвали. Мне очень нравятся эти имена.
– Они на хоккей часто ходят?
– Практически не пропускают матчей. Их места недалеко от ворот, которые папа защищает.
– Что для вас отдых вне хоккея в период межсезонья?
– Всё сводилось к одному – возвращался в Челябинск и проводил свободное время дома. Никуда за границу не выезжал. Сезон заканчивается, едешь играть за сборную. Отыграл, через месяц начинается подготовка к новому чемпионату. Некогда путешествовать. Люблю играть в футбол, теннис, общаться с друзьями.
– Мартин Бродо после каждой победной серии в плей-офф покупает себе новый костюм. Вы себя как-нибудь поощряли после важных побед в карьере?
– Нравятся машины. Впрочем, часто их не меняю. Недавно в Челябинске дом приобрел. После первой Олимпиады в 1998 году купил «Мерседес». Признаться, о собственных поощрениях не думаю, есть просто радостные ощущения. Этого достаточно.
– С Лукашенко лично знакомы?
– После первой Олимпиады 1998 года, олимпийцам дали квартиры в Минске. Мы соседи с Русланом Салеем. Лукашенко наши квартиры смотрел. Потом встречались, когда президент Белоруссии заслуженных мастеров вручал. И один матч с ним сыграл. Потом немного поговорили… Все-таки он президент, а я хоккеист. Мы люди разного уровня. Кто я такой для него? Хотя, нередко мне говорили, что Лукашенко обо мне вспоминал.
– Как хорошо вы знакомы с Трэвисом Скоттом?
– Впервые пересеклись в самолете, когда «Салават Юлаев» и «Металлург» одним рейсом летели на сборы в Арабские Эмираты. Немного пообщались.
– Теперь будете чаще общаться!
– Думаю, да. Конкуренция – это одно, а жизнь – совсем другое. Тем более, мы в одной команде. Полагаю, найдем общий язык.
